Почему красная? Разве такие горы бывают?
Вообще-то между самой знаменитой горой Японии и красным цветом действительно есть некая органическая связь. Дело в том, что склоны Фудзи от вершины примерно до половины высоты усыпаны затвердевшей вулканической лавой, и лава эта — легкие камешки разной величины, — будучи скорее темно-серой, имеет все же несомненный красноватый оттенок. Но не такой ведь яркий, как на гравюре Хокусая!
Мне всегда казалось, что этот красный цвет — художественное преувеличение. Есть ведь и синяя Фудзи — та самая, где над крошечным силуэтом горы нависает огромная морская волна, есть даже бело-сине-красная, прямо как российский флаг. Горожане старой Японии любили яркие цветные картинки. Жизнь у большинства была скудной, и не только оттого, что не хватало денег, но еще и потому, что при сёгунах дома Токугава, правивших этой страной с 1603 по 1867 г., быт низших сословий — земледельцев, ремесленников и торговцев — жестко регламентировался правительством. Разбогатевший купец, пожалуй, и мог бы позволить себе выстроить для своей семьи просторный и даже изукрашенный дом, но это ему запрещалось: ширина фасада, например, по закону не могла превышать вполне определенные, довольно скромные размеры. Живопись для горожан была даже не роскошью, а почти чудом: ее мало где можно было увидеть, ведь публичных музеев не существовало.
Вот откуда страстная любовь японских простолюдинов к театру и гравюре. На представления Кабуки (где все роли, даже роли красоток, по соображениям общественной нравственности, было раз и навсегда предписано исполнять только мужчинам) или Бунраку (здесь вопрос решался проще, поскольку этот театр был кукольный, а говорили сразу за всех персонажей певцы-рассказчики) приходили большими семьями, со своим угощением. Длиться такое представление могло несколько вечеров подряд, и какие страсти разгорались на сцене! Какие красочные одеяния представали очам пришедших наслаждаться зрителей, какие страшные тайны и волшебные превращения, одно за другим, приводили их в восторг!
А потом можно было отправиться в лавку «парчовых картин» (нисики-э, так называли цветную гравюру) и купить портрет любимого актера в любимой роли, а кому это было по средствам — еще и «Тридцать шесть видов Фудзи» Хокусая или, скажем, «Пятьдесят три станции дороги Токайдо» работы Хиросигэ, а можно было и озорные картинки попросить (нравственные предписания не везде соблюдались неукоснительно). Кстати, Хокусай такие картинки производил сотнями. И все это яркое-яркое!
Изготовление цветных гравюр представляло собой многоступенчатый технологический процесс, в котором собственно художник отвечал за рисунок и общую схему распределения цвета, все же остальное делали граверы и печатники. Технологии были весьма изощренными: достаточно вспомнить, например, часто встречающийся в японской гравюре прием постепенного схождения цвета на нет. В наши дни, в эпоху фототипии, это никого не удивляет, но в те времена… «Парчовые картины» были, конечно же, волшебством. От них именно и ждали чего-то волшебного — вот хотя бы этих ярко-красных склонов священной горы.
Впрочем, они и вправду бывают ярко-красными. Говорят, что это случается при восходе солнца. В июле и августе паломники и туристы тысячами взбираются на Фудзи, чтобы переночевать поближе к вершине и встретить там восход.
Я тоже взбирался и дошел до вершины, но остаться там до рассвета не смог, надо было торопиться, ждали дела. И поэтому в глубине души я так и остался при убеждении, что красная Фудзи у Хокусая — это гипербола.
Однако вот недавно открываю один иллюстрированный журнал и вижу там фотографию великой горы. Подчеркиваю: фотографию, изображение как бы нерукотворное, фантазии не допускающее. И что же? Она вся красная, и даже гораздо краснее, чем в «Тридцати шести видах». И очень красивая.
Е. Маевский